[енгук.]

зарисовка; ау

название: так хорошо

от автора: царство порнухи

Обкуренный Хим Чан - это что-то новенькое. Валяется на диване в гостиной, пялится в хит-парад зарубежной поп-музыки и смеется непонятно над чем. Прямо так, с косяком в зубах, и сладковатый дым поднимается к потолку. Не включая верхний свет, только настольная лампа и мельтешащие по его лицу голубые отсветы экрана.

- Эй, - говорит Ен Гук, подпирая плечом косяк. Химчан оборачивается и не узнает. Поправляет сползающую с одного плеча майку. Майку Гука. Пальцы не слушаются, Хим Чан хихикает. Как девочка, совершенно неадекватный.

- Ты кто, - говорит, и Ен Гук аж давится воздухом. - Да я пошутил. - И ржет, и чуть не роняет косяк изо рта, а майка все сползает, и Хим Чан забивает и стекает с дивана. Пошатывается, смеется над своими заплетающимися ногами, говорит, что было скучно, останавливаясь перед Ен Гуком, почти вплотную.

От него пахнет травой и одеколоном; слишком сладко. Ен Гук пялится на голые руки Хим Чана, бледные; узкие плечи.

Слишком расслабленный, неправильный.

- Я ужин принес, - пробует Гук. И встречает только остекленевший взгляд в ответ и низкий грудной смех.

- Гук-а, - Обычно Хим Чан не зовет его так, и это тоже - слишком. Он ведь потом приснится Ен Гуку именно такой: почти полуголый, без вечной ядовитой улыбки на лице, зовущий его по имени бархатным голосом, с придыханием. От дыма кружится голова. - Гук-а, - повторяет младший. - Нахер ужин.

И тянет руки к нему, как будто хочет обнять, шагает вперед, безумно улыбаясь, и цепляется за Гука; теряет равновесие и все-таки роняет косяк, тянет за собой на пол.

Непостижимым образом оказывается сверху, вытягивается вдоль всего тела, как большая кошка, складывает руки у Гука на груди и вдруг наклоняется близко-близко, и шепчет прямо в ухо, задевая губами сережку:

- Так хорошо.

А потом снова смеется, и Ен Гук знает, что Хим Чан сейчас где-то в своем мире, и, как назло, его взгляд в полумраке комнаты кажется не пустым и расфокусированным, а невероятно притягательным.

И Гук не отводит глаз ровно до того момента, пока чужие пальцы с длинными ногтями не оказываются у него под толстовкой и не царапают кожу.

Так хорошо, думает Ен Гук, но ловит руки младшего и качает головой. Не хочет этих бессмысленных ласк, когда вполне возможно, что Хим Чан действительно не понимает, кто перед ним.

Но тот вдруг выпрямляется, усаживается Гуку на бедра и улыбается, глядя прямо в глаза. И аккуратно высвобождает руки, дергает собачку молнии вниз, а край футболки - вверх, и вдруг проводит горячим влажным языком по животу Ен Гука.

Этого достаточно, чтобы задохнуться. Чтобы врезать обкуренному придурку и вытолкать из квартиры в ноябрь, провертиваться.

Но вместо этого Ен Гук вцепляется рукой Хим Чану в волосы. И считает темные точки, вспыхивающие на потолке с каждыми прикосновеним чужого языка к своей коже. А потом - губ.

А потом - Хим Чан расстегивает ремень на джинсах Гука, и тот думает: завтра съеду с квартиры, похер.

* * *

Хим Чан старательно вылизывает его член, останавливается на каждой венке и на головке и снова заглатывает до основания, и весь его вид говорит: Бан Ен Гук, выеби меня в рот немедленно.

И, наверное, Гук - Алиса в Стране Чудес, и на самом деле обкурен не Хим Чан - он; а тот и вовсе плод воображения, больная галлюцинация.

Но галлюцинация тихо стонет и помогает себе рукой, и Гук толкается бедрами вверх, Хим Чану в рот.

Он слишком долго терпел издевательское хождение полуголым перед сном, доставшие до печенок намеки и томные взгляды, и, возможно, отсасывать Гуку на полу их гостиной - это то, о чем мечтал его сосед.

Однажды Гук застал его дрочащим в душе. С полуоткрытой дверью. Трахающим себя пальцами, выражаясь точнее.

Больной извращенец Хим Чан. Которого хочется до дрожи в коленях и до помутнения рассудка.

Которое совершенно точно случилось с Гуком.

И сейчас он только и может, что тяжело дышать и сжимать в кулаке отросшие пряди Хим Чана.

А потом тот вдруг отрывается от члена Ен Гука и смеется. Без остановки, как будто его накрыло только сейчас, и, может быть, так и есть.

Хим Чан скатывается с Гука и ржет в голос, сворачиваясь на полу калачиком. Не соображает, где он, не находит пол и потолок. Просто смеется, мордой в ковер.

И это заставляет Гука впервые в жизни выйти из себя.

* * *

Ему плевать, как он выглядит со спущенными штанами и стоящим членом. Да и вряд ли Хим Чан в том состоянии, чтобы оценить комизм ситуации.

И вряд ли он в том состоянии, чтобы понять, что Гук сейчас не в себе.

Он тащит Хим Чана в спальню за шкирку, и тот даже не сопротивляется, только продолжает громко ржать и целпяться пальцами за рукав футболки Гука, а потом, вновь оказавшись в горизонтальном положении, говорит удивленно:

- У тебя стоит.

И кивает на сочащийся смазкой, так и не получивший разрядку член Ен Гука. С мерзким невинным видом.

И получает кулаком под дых.

Хим Чан действительно сладкий, даже на вкус. Не зря он проводит столько времени в ванной со своими баночками и скляночками.

Гук целует его в шею, кусает, оставляет засосы. Мое, мое, хочется оставить метки на всем теле. Мое, не посмеешь больше обламывать.

И Гук доказывает Хим Чану. Кому тот принадлежит на самом деле.

Не себе, не качественной траве, не кому-то незнакомому. Гуку.

И он раздевает все еще смеющегося - по инерции - Хим Чана, и впервые прикасается к его члену. Двигает рукой остервенело, нетерпеливо, желая причинить больше боли, чем удовольствия, но младший возбуждается, и очень быстро, и спустя несколько минут уже стонет в голос, не стесняясь себя и происходящего.

И больше не смеется, только закрывает глаза, улетая. Наверняка улетая.

От травы или того, что он делает с членом Чана, Гук не знает. И не хочет знать.

Будь проклят, Ким Хим Чан.

Но тот только извивается на простынях и пытается справится со своими руками - обнять Гука за шею, притянуть ближе, и в какой-то момент у него это получается, и они целуются.

В первый раз по-настоящему, глубоко и долго, мокро и горячо, и губы у Хим Чана лучше, чем у любой девушки.

И это самое большое невезение Бан Ен Гука в жизни.

* * *

Он не помнит, как получается так, что Хим Чан вновь оказывается сидящим на его бедрах. На этот раз - без лишней одежды, Ен Гук оставляет на младшем только майку, потому что она красиво сползает с его плеч и потому что она - его.

Гук снова теряет контроль, потому что Хим Чан трется своим членом об его, и это сводит с ума. И бесит.

Господи, думает Гук, глядя на то, как младший закусывает губу и подается вперед, обхватывает рукой оба члена. Капли пота стекают по его бледной шее, и Гук хочет слизать их.

Что и делает. Властно притягивает Чана к себе, проводит пересохшими от желания губами по его шее и ловит ртом чужой хриплый стон.

А потом снова видит темные, влажно блестящие глаза и понимает, что через несколько часов тот очухается и все закончится. Потому что это проклятый Ким Хим Чан, на чье объявление о поиске соседа нельзя было откликаться. Ни в коем случае.

Потому что теперь Гук закончит в этой захламленный младшим квартире, наедине с запахом Хим Чана и воспоминаниями о том, что творится в их спальне сейчас.

Злость накатывает с новой силой, и Ен Гук проталкивает пальцы Хим Чану в рот. Тот с готовностью облизывает их, каждый, долго, развратно, не прекращая тереться, как безумный, своим пахом о пах Гука.

А потом - насаживается на пальцы, красивый ублюдок, желанный, чертов накурившийся эгоист.

Гук рычит и опускает ничего не соображающего и непрерывано стонущего и что-то шепчущего Хим Чана на свой член.

Тот вскрикивает от боли и так сильно вцепляется Гуку в плечи, что на коже вспухают красные полосы.

Он слышит: так хорошо, и опускает руки на бедра Хим Чана, не дает привыкнуть, задавая ритм, направляет.

Тот действительно чертовски красив сверху, приподнимающийся и опускающийся, закрывший глаза и постанывающий от удовольствия.

Гук не хочет думать, с кем еще и как часто трахался младший. Лучше убедить себя, что это природный талант.

Потому что на самом деле Хим Чан очень узкий. Тесный. Горячий. Неадекватный ублюдок, но искренний. И стонет от того, что действительно хорошо, Гук знает.

И у него сносит крышу от того, как подрагивают ресницы Хим Чана и как дрожит он сам, будто в лихорадке.

Потом Хим Чан все-таки оказывается снизу, потому что Гук видит, что он устал, и против воли в нем просыпается забота, и он укладывает младшего на спину и входит снова, а Хим Чан, чертов несостоявшийся порноактер, закидывает ноги Ен Гуку на плечи и стонет в голос.

А потом - срывается на крик, когда приходит оргазм вместе с последними торопливыми толчками не в ритм и пальцами Гука на его члене.

Кончив, Хим Чан не говорит ни слова, а пока Гук собирается с мыслями, и вовсе засыпает.

Трогательно прижавшись лбом к плечу старшего. Липкий от пота и спермы, с влажными у висков волосами. Умиротворенный.

И Ен Гук позволяет себе полежать без движения несколько минут, а потом осторожно выбирается из постели и долго стоит под душем, думая, где взять деньги на отдельную квартиру или нового соседа. Которого совсем не хочется, вопреки всему.

* * *

Ен Гук засыпает в гостиной на диване, где, в общем-то, все и началось. Мучается воспоминаниями до рассвета и поэтому не слышит, как уже позже по полу шлепают босые ноги младшего и он ложится рядом, прижимаясь как можно ближе, чтобы не упасть.

А когда Гук просыпается, Хим Чан бубнит ему в затылок:

- Так тоже.

@темы: fiction, cloudy seoul, hello i love u, le gay, banghim

Comments

[химчан.]

[енгук.]