nc-17, banghim
от автора: pure porn
I said kiss me here and here and here and you did.
читать дальше
- Теперь ты обязан выебать меня так, чтобы слышало все общежитие. И твой Чунхон тоже. - Говорит Хим Чан громко, так, чтобы тот, прячущийся за дверью, точно это услышал.
Произносить имя Зело, особенно настоящее, противно. Особенно при мысли о том, что Ен Гук мог называть его так, пока трахал. В их с Хим Чаном постели.
- Сделай это так, чтобы я забыл все, - просит Хим Чан уже тише. Это - не для зрителей. - Даже свое имя. И особенно - его.
Ен Гук смотрит на него немного растерянно, и Хим Чан нехотя делает шаг вперед, обнимая того за шею.
И не шевелится больше, не может касаться его там, где наверняка были руки и губы мальчишки. Не может, пока Ен Гук не заставит его, не поможет забыть и отпустить.
Хим Чан не учится на психолога и не практикует американские методы откровенных бесед, у него не было длительных отношений и ему никто никогда не изменял.
Он знает только один способ разобраться с этой болью, что скручивает его изнутри и пропускает сердце через бесконечную мясорубку.
Самый большой секрет Хим Чана в том, что он любит Бан Ен Гука.
* * *
Первый раз Ен Гук берет его прямо там, где они стоят.
У стены, жестко целует, проникая языком в рот, сжимает плечи железной хваткой.
Ен Гук знает его тело как свое собственное, и Хим Чан чувствует странное спокойствие от привычных движений, от зубов Гука на своей шее. Как будто бы больше ничего не существует.
И он торопливо расстегивает пуговицы на своей рубашке (благодаря Бан Ен Гуку он постоянно носит их, застегивая под горло), но Гук перехватывает его руки и раздевает Хим Чана сам, как не делает почти никогда, и тот чувствует себя глупой девчонкой.
В эти минуты Хим Чан все еще ненавидит Гука, но от того, как тот близко и как его руки скользят по спине, надавливая на поясницу, младший дрожит.
Иди сюда, говорит Гук, хотя между ними уже нет никакого расстояния, но Хим Чан слушается, слушается по-своему, прижимаясь бедрами к паху Ен Гука.
Тот одновременно очень близкий и бесконечно далекий, потому что Хим Чан хочет и знает, что Зело хотел не меньше, Ен Гука вообще невозможно не желать постоянно и очень сильно. И он всегда принадлежал только Хим Чану, и это сбивающееся дыхание и сильные руки были только его, пока не появился проклятый Чхве Чунхон со своими кошачьими глазами и невинными кудряшками.
Обида обжигает сильнее чужих пальцев на коже, и Хим Чан царапает плечи Гука под футболкой и больно ударяется затылком о стену, и стонет сдавленно, когда руки Ен Гука смыкаются на его члене.
Пожалуйста, сделай что-нибудь, думает Хим Чан, подаваясь вперед, и тогда по его щеке стекает первая слезинка.
* * *
Задница Ким Хим Чана отлично растянута, и им давно не приходится тратить время на подготовку, только если один из них не хочет этого, и сейчас Гук даже не тратит время на то, чтобы окончательно раздеться.
Хим Чан часто дышит ему в шею и слышит, как шуршит ткань штанов - Гук спускает их до колена, как и джинсы Хим Чана, а потом в одно мгновение младший чувствует почти болезненную заполненность.
Гук входит в него на слюну. Без смазки, без презерватива.
Раньше они не трахались ни с кем, кроме друг друга.
И сейчас, чувствуя член Ен Гука внутри себя, только его, ничего лишнего, Хим Чан кажется себе продажной девкой.
И он больно кусает Ен Гука в плечо и стонет низко и жалобно, но закидывает ногу ему на талию.
Ен Гук очень сильный и держит Хим Чана практически на весу, и вколачивается в него ритмично и быстро, и тот чувствует, что сейчас кончит, а Ен Гук гладит Чана по мокрым щекам, и от этого тот плачет еще сильнее. Ненавидит себя и мир, но вдруг Гук выходит почти полностью.
И дальше мучает Хим Чана с садистским удовольствием, двигаясь медленно, постоянно меняя угол и ритм, и их секс действительно слышит все общежитие, потому что Хим Чан стонет невероятно громко, срываясь то на шепот, то на крик, и захлебывается все текущими по щекам слезами.
В его голове вспыхивают картины бледного тела под загорелым - Гука, и от этого становится еще больнее и еще лучше, и он подается вперед, насаживаясь на член Ен Гука, и чувствует, что тот сам еле сдерживается, и тогда Хим Чан просит дрожащиим голосом: пожалуйста, но Ен Гук только качает головой и целует Хим Чана в губы и снова входит на всю длину.
Так, как надо.Ен Гук не говорит Хим Чану, что тот красивый, только целует плечи и двигается в нем размеренно, хотя - Хим Чан чувствует - его руки устают.
Почему, думает младший, почему ты ничего не говоришь. Неужели Чунхон лучше?
Хим Чан не смеет задать этот вопрос вслух и только плачет с новой силой, и всхлипывания смешиваются с рваными стонами их обоих, и когда пальцы Ен Гука ласково вплетаются в его жетские от краски волосы, Хим Чан кончает.
* * *
Ен Гук везде. Он не отпускает Хим Чана от себя ни на сантиметр, не дает вдохнуть кислород; есть только его руки и язык.
Хим Чан не помнит, как они окзываются на диване Чунхона, но он с готовностью раздвигает ноги, и Гук принимает предложение.
Ким Хим Чан готов трахаться вечно, лишь бы тот снова принадлежал только ему.
Он не знает, что Ен Гук - уже и давно.
Задница Хим Чана немного болит после первого раза, и он знает, что сейчас, во второй, будет неприятно, но он хочет этого и только притягивает Гука ближе.
Вместо члена в нем оказываются пальцы, сразу два. Химчан захлебывается воздухом. Стонет, комкает в пальцах простынь - те белеют от напряжения.
Ему жарко и непонятно, его мучает неопределенность внутри и недостаток Ен Гука в крови.
Тот двигает пальцами быстро, но стараясь не причинить боль. От этого у Хим Чана щемит в сердце.
Он запутался, он хочет, чтобы мир вернулся на круги своя, чтобы в голове перестали мелькать сцены секса Гука и Зело, чтобы были только они и эта квартира, или любая другая, сейчас все неважно.
Но пока Хим Чан только стонет и насаживается на пальцы Гука.
И когда тот вдруг шепчет ему на ухо: ты самый красивый, Чанни, младший дает ему пощечину и тут же заходится глухими рыданиями и обнимает за шею, придвигаясь ближе.
Он не привык к моральной боли, и Хим Чан хочет сделать что-то, чтобы Бан Ен Гуку тоже было плохо.
Но вместо этого он делает ему минет.
* * *
Когда Хим Чан отрывается от члена Ен Гука, не дав кончить (у него самого уже ноет в паху от возбуждения), он видит, что за окном наступают зимние сумерки.
Ему плевать.
- Гук, - говорит он зло и тихо, усаживаясь тому на бедра. Возбужденный член Ен Гука упирается ему между ягодиц, и Хим Чан натурально сходит с ума от этого ощущения.
И злится на себя еще больше и хочет продолжения.
Ен Гук же двигает бедрами (головка члена задевает вход), и Хим Чан забывает все, что хотел сказать.
А Гук опрокидывает Хим Чана на спину и снова входит.
Он берет его не так, как обычно: по-хозяйски раздвигая ноги Хим Чана, шепча на ухо непристойности, иногда бывая слишком грубым - так, что потом младший полдня лежит в постели и недовольно ворчит.
Сейчас Ен Гук осторожен, и Хим Чан чувствует себя хрустальной вазой.
Во второй раз действительно больно, Чан плачет снова, он плачет весь день, потому что ему больно везде и каждую минуту, он устал от слез и неопределенности, он хочет забыть это все и себя самого.
Сейчас член Гука кажется действительно большим, а от того, как тот с тревогой заглядывает в лицо Чана, становится еще хуже.
Хим Чан отворачивается, глотая слезы, и ищет наощупь пальцы Ен Гука, и наконец переплетает со своими.
* * *
Хим Чан не знал, что Гук умеет так.
Возможно, тот тоже.
Потому что они оба любят быстрый и жесткий секс, чтобы было горячо и почти сразу хорошо, и немного больно.
Но сейчас Гук доводит их обоих до исступления, впервые чувствуя желания Хим Чана так хорошо, и в последний момент что-то меняет, неуловимо для младшего, и внутри у него снова становится пусто, и от этого он не может перестать плакать.
Я ненавижу тебя, Ен Гук, хочет сказать он в один из таких моментов, зачем ты это сделал?
Но Гук переворачивает Хим Чана на живот.
Теперь он не видит лица Ен Гука, но чувствует его горячие губы на спине и плечах, и постепенно, очень медленно все начинает возвращаться на свои места.
Руки Ен Гука сильные, и они крепко держат Хим Чана за талию, и принадлежать ему - это то, к чему Ким Хим Чан привык; то, что он лучше всего умеет.
Каждое новое движение приносит больше дискомфорта, но Хим Чан все равно прогибает спину, подставляется под поцелуи.
Он хочет, чтобы было больно.
И когда Гук, заметив, как тот чуть слышно шипит с каждым новым толчком, замирает, осторожно гладит Хим Чана по спине, тот понимает: если Гук остановится, ему конец.
И он говорит свои последние осмысленные слова:
- Не смей останавливаться.
И тогда Гук имеет Хим Чана так, что боли становится так много, что она исчезает, уступая место тяжелому возбуждению. И Хим Чан уже не знает, где он и кто он, и как вообще бывает по-другому, и он не замечает, что все еще плачет, от злости, или обиды, или облегчения - неважно, ему жарко и тесно и очень хочется окончательной разрядки.
Ен Гук сжимает его ягодицы так сильно, что наутро там обязательно будут синяки, и двигается быстрее; Хим Чан подается назад, насаживаясь на член, и шепчет еле слышно что-то про то, как он злится, как ненавидит Чунхона и какой Гук охренительный, но ни он, ни Ен Гук не разбирают слов, потому что те очень быстро тонут в стонах и вздохах.
И в конце концов, через бесконечное время Хим Чана накрывает оргазм, очень сильный и болезненный, и он впервые приходит со слезами.
У Хим Чана нет сил ни на что, он даже не смотрит на Ен Гука, который кончает сразу после него; он тоже устал и обеспокоен и гладит неподвижно лежащего на влажных от их пота простынях Хим Чана.
Все, что Хим Чан может - перевернуться на спину и посмотреть Гуку в глаза.
Я тоже, думает младший, но он скажет это вслух завтра.
А пока Ен Гук ложится рядом и обнимает его, вытирая теплыми пальцами дорожки слез, и Хим Чан наконец закрывает глаза.